— Кончай зенки пялить. Кто на веслах сидел — спать. Ты тоже. Потом поговорим, — отрезал купец.

Мужики засуетились, меняясь местами. Олег залез под рогожу. На мешках с льном было мягко, уютно. Сбоку привалился мужик, проглядевший полузатопленное бревно, поворочался и почти сразу захрапел.

— Ошую, подыми, одесную, на воду, — выводил Вьюшок ладью на середину Припяти. — А ну, взяли: и-и, оп-та…

Их растолкали, едва серые предрассветные сумерки разогнали ночную мглу. В очередь поели вяленой рыбы, мяса, сели на весла. Туман скрыл оба берега, и Вьюшок сам встал на нос, внимательно глядя вперед. Но едва поднявшийся ветерок разогнал мглу, тотчас поставили парус, и купец опять завел:

— И-и, оп-та…

В течение дня навстречу попалось несколько ладей со знакомыми купцами. Вьюшок перекрикивался, выспрашивал новости, мужики махали друг другу, просили передавать приветы родне. Расходились левыми бортами, встречные ладьи двигались тяжело, против ветра и течения, но на многих из них на весло приходилось по паре мужиков. Весла рубили воду, за кормой вспенивался и пропадал белый след. Олег попросил узнать, не встречался ли им Мешовец. Кормщик крикнул, что не далее, как поутру видел ладью Мешовца — как раз с ночевки снималась.

— Ну, вот, к ночи догоним, иль может, поутру.

— Как бы не пропустить их в темноте, — задумался Середин.

— Стал быть придется тебе всю ночь на носу сидеть. Пропустишь — кроме себя виноватить некого, — пожал плечами Вьюшок.

Отсидев на весле ночную смену, Олег договорился с мужиками, что всю ночь сам будет следить за рекой. Те согласились с охотой: в очередь гребут, а вместо того, чтобы в воду глаза пялить, можно и вздремнуть лишний час.

Опять за кормой встала луна, загадочный лес перекрикивался с берега на берег ночными голосами. Середин кутался в куртку — ночи стали заметно холоднее, хотя осень еще не наступила.

Сменились гребцы, Вьюшок прошел на нос, постоял рядом, зевая во всю пасть и почесывая грудь под рубахой.

— Ну, что тут?

— Тихо все, — ответил Середин.

— Ладно. — Вьюшок еще раз сладко зевнул и прошел к веслу.

Ведун чуть не пропустил ладью Мешовца, когда под утро в тумане разглядел прямо по курсу топляк и предупредил гребцов. Ладья проплывала мимо, как затаившийся призрак. В последний момент Олег понял, что это не обгорелое дерево на берегу, а мачта. Вьюшок скомандовал развернуть к берегу. С ладьи Мешовца их окликнул дружинник.

— Я это, Вьюшок! — крикнул купец. — Где там хозяин ваш?

— Ну, чего надо? — показалась над бортом всклокоченная голова. — Чего людей будишь? Сам ночь не спишь и другим не даешь.

— Слышь, Мешовец, с тобой парень от Уборти идет…

— Шел, да ушел, — проворчал Мешовец.

— Когда?

— Как на ночь пристали, повечеряли да и ушел.

— А куда ушел-то, не сказал? — не выдержал неспешных расспросов Середин.

— По разговору, кудай-то под Чернигов поспешал. Здесь, если срезать лесами, к перевозу на Днепре выйдешь.

— Так это крюк какой? — удивился Вьюшок.

— Вот и я про тож, — поддакнул Мешовец, — да только невтерпеж ему. Пойду, говорит, а то вы пока проспитесь, пока пойдете — я уж там буду. А кто его спрашивает?

— Да вот, дружок его. Растерялись они.

— Так плывите дальше, а супротив перевоза, ну, сам знаешь, на берег его пустишь. Так-то быстрее выйдет. Лесом твой парень дружка-то не догонит.

— Ну, что, дальше плывешь или сойдешь? — спросил Вьюшок.

— А как быстрее?

— Мешовец дело говорит, — поскреб затылок купец, — скинем тебя поутру, а там дорога как раз к перевозу. Хорошим шагом — задолго до вечерней зари поспеешь.

— Тогда — плывем.

Припять здесь начинала петлять, словно заячий след на снегу; парус то и дело опадал — высокие сосны на правом берегу крали у него ветер. Середин успел и посидеть за веслом, и постоять у руля, когда Вьюшок скомандовал прижаться к левому берегу. Здесь к воде подступал молодой липовый лес, обросший понизу лещиной. Лес был такой зеленый и прозрачный, что казался чистейшим горным озером, в которое можно заглянуть до самого дна.

Ладья ткнулась носом в травянистый берег, парус спустили. Мужики похлопали Олега по плечам, пожелали удачной дороги. Вьюшок завернул в полотно несколько крупных вяленых рыбин, сунул Середину в торбу.

— Ну, бывай здоров, Олег. А пойдешь так: во-он, видишь, где липняк кончается, там дорога была. Заросла, наверно, но колею все одно увидишь. Так и пойдешь — слева лес будет, справа луга. Вот по той дороге прямо к перевозу выйдешь. Там паром, постоялый двор, весь небольшая в пять-шесть изб. Вот на перевозе дружка и поймаешь своего. Если у него крыльев нет, то ты его опередить должен.

— Спасибо, Вьюшок. Удачного тебе торга.

— Ну, бывай.

Середин спрыгнул на берег. Весла вспенили воду, выводя ладью на быстрину. Из-за борта показался Вьюшок, махнул рукой, прощаясь, и скрылся, усаживаясь за весло. Взлетел на мачте парус, разом ударили весла. До Олега в последний раз долетело ставшее знакомым:

— И-и, оп-та!

Он не стал ждать, пока ладья скроется за очередным поворотом, подтянул перевязь, забросил на плечо котомку и зашагал к дороге.

Колея и впрямь заросла ромашкой да подорожником. Слева тянулись кусты орешника, молодые березки и липы, справа поднималась почти в пояс трава, расцвеченная зверобоем и васильками. Вдали виднелись копешки сена — видно, скосили, еще когда трава набирала силу и была сочная, молодая. Заливался жаворонок, Середин разыскал его в небе. Еще выше носились стрижи. Солнце, просвечивая сквозь перистые облака, ласково согревало землю. Насидевшись в ладье, Олег сразу взял такой темп, что вскоре пришлось остановиться, снять куртку и закинуть ее за спину, к торбе. Ветерок шевелил волосы, пахло травами, а там, где лес приближался к дороге, тянуло преющей листвой, грибами.

Дорога свернула в поле, лес постепенно отступил: сначала кустарник сменился зарослями дудника, потом и слева потянулось разнотравье. Солнце начинало ощутимо припекать, и Середин вспомнил, что не запасся водой, а из еды у него имелась только вяленая рыба. Во рту пересохло, как только он подумал, что придется грызть подсоленного судака или сазана. На ходу он сорвал стебелек травы, пожевал, надеясь обмануть жажду. Начала сказываться бессонная ночь: под веками засвербило, будто ветер запорошил их песком, захотелось прилечь в высокую траву, спрятаться от солнечных лучей, переждать жару и уже по холодку продолжить путь. Он стал прикидывать, успеет ли перехватить Невзора возле перевоза, если вздремнет часок-другой. Выходило, что успеет: тот пробирался лесом, и хотя лес для Невзора — дом родной, все же обогнать Середина он никак не сможет.

Впереди, возле дороги, ведун увидел небольшой стожок. Поверху сено было темное, прелое от дождей и росы, но из-под почернелых стебельков золотилась подсохшая пахучая трава. Олег скинул торбу, перевязь положил рядом, под рукой, и привалился к стожку, наполовину зарывшись в траву. Запах от сена шел такой, что голова кружилась и глаза закрывались сами собой. По высоте солнца выходило, что сейчас не больше одиннадцати часов, так что, рассудил Середин, грех было не переждать в теньке самый солнцепек.

Шуршало сено под головой, стрекотали кузнечики, потом все звуки стали отдаляться, затухая на границе слышимости.

То ли муравей заполз под рукав рубахи, то ли еще какое кусачее насекомое. Середин пошевелил левой рукой, почесал запястье о бедро и внезапно очнулся. Это было не насекомое — крест покалывал, припекал кожу, предупреждая его. После того, как Середин ушел от Велены, крест вел себя тихо, грел слегка, и Олег почти забыл о его существовании.

Шорох сена под ветерком — или трава шелестит под легкими шагами?

Середин приоткрыл один глаз, нащупал рукоять сабли. Из-за стожка показалась узкая босая ступня, белая, словно ее обладатель никогда не ходил босиком. Потом в поле зрения попал подол длинной белоснежной рубахи, украшенный бледной вышивкой. Середин хмыкнул и выпустил рукоять.